А еще Софья прислушивалась к разговорам бояр… и вскоре получила то, что ей было необходимо.
Боярина Афанасия Лаврентьевича Ордина-Нащокина.
Боярином он стал совсем недавно, был умен, самостоятелен и независим, добивался результата любыми путями, а потому и разонравился царю. Пока царь его еще не отставил, но поговаривали, что это вопрос времени.
А Софья о нем услышала, потому что товарищ ратовал за прекращение войны с Польшей — черт с ней, сама загнется — и начало войны со Швецией. А чего они нам выход к морю загораживают? Мы их только так подвинем…
Насколько это согласовалось с планами самой Софьи?
Да полностью.
Но Тишайшего она тут повлиять не могла, а вот дать боярину альтернативное направление деятельности — почему нет? Если мужчина умен (а дураки столько времени при дворе и в посольствах не держатся) он понимает, что его опала дело времени. И не слишком большого.
А потом не прошло и пары недель, как боярина пригласили в Дьяково.
Афанасий Лаврентьевич оглядел невысокий забор, уделил внимание тренирующимся за оградой детям, немного помедлил.
Зачем он понадобился царевичу?
Ну, кое-какие наметки были. Ходили среди бояр слухи, что царевич у царя попросил что-то вроде живых кукол. Собрали беспризорников — и он теперь с ними играет во что-то вроде учения. Ну и пусть играет, не жалко.
Только вот дети играющими не выглядели. Все тренировались серьезно, сосредоточенно, да и казаки, которые их гоняли, выглядели предельно серьезными.
Сама школа тоже… интриговала.
Аккуратные здания, странные приспособления — определенно, тут много любопытного.
Вплоть до казаков, которые преградили ему дорогу.
— Кто, зачем?
— Боярин Ордин-Нащокин к царевичу приехал, — Афанасий Лаврентьевич особенно и не возмущался. Умен был, понимал, что пока ничего не знаешь — и ругаться не стоит.
Один из казаков кивнул находившемуся поблизости мальцу — и тот опрометью помчался через двор. Долго боярина ждать не заставили, минут через десять он был впущен на двор, где его с почетом проводили до царевниного терема и пригласили войти.
Царевич ждал в… кабинете?
Да, больше всего было похоже именно на кабинет. Большой стол, полки с книгами, кое-какие учебные принадлежности, ничего лишнего. Но ребенок же! Откуда…
— Здрав будь, государь царевич.
— И тебе не хворать, боярин. Присаживайся, разговор у нас будет серьезный.
Боярин поднял брови, но уселся поудобнее и приготовился к сюрпризам. Они и не замедлили.
— Я тоже считаю, что нечего мне в Польше делать. Вот ежели бы в Швеции…
Это настолько согласовалось с мыслями самого боярина, что он аж воздухом подавился, слезы на глазах выступили. Кое-как продышался.
— Прости государь.
Царевич чуть взмахнул рукой.
— Афанасий Лаврентьевич, мало ведь земли у Швеции отвоевать. Корабли нужны. Верфи нужны. Люди нужны.
Под каждым словом боярин готов был бы подписаться десять раз. Но… продолжал молчать и слушать. И царевич его не разочаровал.
— Мной послан был человек в Англию. Там как раз Кромвель умер, народишко в разброде, а корабелы там добрые. К осени точно в Архангельске будут. И нужна мне помощь…
— Жизнь моя — служить моему государю, — привычно откликнулся боярин.
— Не хочешь ли ты заняться кораблями да верфями? Мастеров обустроить, дело поставить, да и награду за это получить по заслугам?
Афанасий Лаврентьевич обдумал предложение. Хорошо бы, но…
— Государь, не отпустит меня отец твой…
— Отец мой тобой последнее время недоволен. А потому… пусть все идет, как тому суждено быть. Но человек мне нужен. И подумал я о твоем сыне. Желает ли он грех свой искупить?
Вот тут Афанасий Лаврентьевич поставил уши торчком. Сын его, Воин Афанасьевич, умудрился в своей жизни совершить ошибку. Поругался с отцом и удрал за границу, где жил на полном содержании при дворе польского короля. Каких трудов ему тогда стоило все это замять…
Потом-то сын одумался, вернулся, раскаялся — и искренне, но пятно уже осталось.
Афанасий Лаврентьевич своим умом боярином стал, а вот сыну его многие дороги за юношескую глупость закрыты были. А ведь умен парень! Языки знает… так царевич еще и об этом?
Судя по ясным умным глазам — именно об этом. И скромно намекает, что доверит сыну — под отца. Оправдает парень доверие — пойдет выше. Не оправдает — спросит с обоих.
— Желает, государь царевич.
— Тогда привози его сюда. Поговорим, определим, что ему делать надобно будет… Справится — награжу, не справится — накажу, поэтому думай, Афанасий Лаврентьевич. Сможет ли он? Сможешь ли ты? Я сейчас на ответе не настаиваю…
— Государь, позволь мне домой съездить и с сыном переговорить?
Алексей кивнул. Время на размышления Софья тоже предусмотрела.
— Если решишься — через двадцать дней жать буду, начиная с этого.
Боярин раскланялся и удалился. Софья мысленно поставила себе плюсик. По всему видно — мужик очень умный. Но сколько ж теперь надо Лёшку натаскивать, чтобы боярин не просек, кто тут головной, а кто спинной мозг?
А, ладно, справимся.
Хотя планы Софьи едва не полетели в тартарары из-за Симеона Полоцкого.
Дни летели за днями, складываясь в недели и месяцы — и все больше нового разворачивалось в школе, и все больше мрачнел бывший иезуит. Хотя бывают ли они — бывшими? Иезуит — это не профессия, это состояние души.
Симеон был умен — что есть, то есть. И терпел многое. Но вот когда в школе прочно обосновался Аввакум, когда Алексей принялся отмахиваться от старца, когда царевны (кроме Софьи) и в грош его не ставят…