Аз есмь Софья - Страница 124

124

Сын не смог.

И позднее, оставшись наедине с сестрой, ругался и плевался так, что от крика стены дрожали. Но — тут ведь главное знать, что у царя возникла такая идея. А вот объект…

Кто?!

Софья дала бы себе косу остричь, лишь бы узнать заранее — на кого повелся ее папаша! И… а что делать с этой девицей?

А посмотреть пристальнее. Может, ее и можно потерпеть в качестве мачехи. Хотя лучше не надо!

Вот так и пожалеешь о французских нравах, где Людовики гребли под себя всех баб, а женились только на принцессах. Лучше б и папаша понравившуюся дамочку пригреб в фаворитки. Но… Это вечное но.

Кто?!

Софья дала задание всем своим людям — выяснить, у кого из бояр бывал Алексей Михайлович, и какие там есть молодые девушки. Но — время.

А с другой стороны, раньше, чем через год — батюшка и не дернется жениться, иначе позор! Клятый человеческий фактор! Засвербело! Знала бы — ртутные ванны бы прописала, чтобы настали для царя вечные стрелки на полшестого! Называется убрали свинцовое отравление.

Тьфу!

* * *

Все разрешилось раньше, чем думала Софья.

В один прекрасный день — они пока еще пребывали в Кремле — Алексей вошел к ней и протянул записку. Маленький листочек был обильно полит духами, и в нем затейливой латинской вязью сообщалось, что подательница сего будет ждать государя царевича каждый день на заутрене в Казанском соборе. И жизнь и счастие ее зависит от того, придет ли царевич на встречу.

Софья задумалась.

Мало ли влюбленных баб по Руси?

Много. И все же, Алексею стоило сходить. Много-то их, много, но ни одна до сих пор на такое не решалась. Эта либо умнее, либо смелее, либо…

Одним словом — недостаточно информации для полноценного вывода.

С другой стороны — а если это покушение?

Думали долго, но в конце концов, решили, что Алексею стоит сходить. Только не одному, а вместе с Ванечкой Морозовым. И кольчугу надеть. А еще — не давать к себе приближаться.

Так и порешили.

Алексей остался ночевать у боярыни Морозовой, а с утра направился вместе с верным другом в собор. Встал в углу и принялся разглядывать входящих.

И — увидел знакомое лицо.

Да-да, та самая девица, которая у Матвеева чуть поднос не опрокинула… как же ее звали?

Наталья, да…

Она тоже увидела царевича и так засияла, что храм освещать можно было вместо свечек. Даже шагнула к нему, но потом передумала и пошла чуть вперед и левее. Алексей поклясться был готов, что во время службы она чуть сместится так, чтобы они смогли поговорить в одном из сумрачных храмовых углов.

— Я с тобой, — непреклонно заявил Иван Морозов.

— Я и не спорю, — Алексей кивнул другу.

Наталья усердно крестилась, но мысли ее были далеки от благочестия.

Действительно, не было бы счастья, да несчастье помогло. Ей бы Алексея Алексеевича не застать, но на похороны брата он остался — и она смогла передать через верную служанку, которую еще из дома прихватила с собой, маленькую записочку.

А до того месяц вела себя ангелом небесным.

Неделю она поупрямилась, что было, то было. Потом со слезами сообщила Мэри, что любит своего Ираклия, просто жить без него не может. Матвеева взвилась и изругала Наташу по-всякому, говоря, что девка дура, раз оценить своего счастья не может. Да царицей став, она не то, что Ираклия — она кого хочешь получить сможет. А коли сына царю родит, там еще поглядеть надобно будет, кто на престол потом взойдет. Вон, Симеон преставился, так, может, и Алексей…

Чего стоило Наташе не вцепиться Мэри Гамильтон в бесстыжие глазоньки — знала только она сама. Но промолчала, поклявшись себе, что ежели она узнает — сама опекунов своих отравит и рука не дрогнет.

Ираклия вызвал к себе Матвеев и вежливо отказал мужчине от дома, сообщив, что царевич слишком вскружил голову его воспитаннице. Так что — извините, сударь, приятно было вас видеть, но еще приятнее будет вас не видеть. Примите уверения в совершеннейшем моем благорасположении — и проваливайте.

Наталья поплакала и согласилась на свидание с Алексеем Михайловичем.

Надо сказать, при второй встрече, она хотя бы на Царя всея Руси посмотрела. И все равно не впечатлилась. Мужчина, росту среднего, полный, борода окладистая, глаза голубые… снять с него кафтан драгоценный — никто и не отличит от купчины московского.

А с другой стороны, говорил он ласково, Наталья отвечала разумно, беседовали о Москве, о пьесе, у Матвеева тогда представленной, о театре — Наталья и начала понемногу оттаивать. Вроде как и не такой уж Алексей Михайлович тиран? Ежели она с любимым сбежит — не осудят же ее за это!

Царь-то явно доволен остался, потому как на следующий день дядюшка навестил Наташу, подарил дорогие подвески с лалами и сказал, что судьба ее обязательно будет в следующем году устроена. Наталья же воспользовалась случаем и попросила, чтобы милейший и добрейший дядюшка Артамон разрешил ей ходить хоть к вечерне, хоть к заутрене куда-нибудь в храм. А то ведь ежели она царицей станет…

Не гулять ей тогда по Москве более.

Артамон Матвеев разрешать сначала не собирался, но Наташа начала худеть и дурнеть, а потому он приставил к ней охрану и соглядатаев — и разрешил.

За месяц охранникам это надоело хуже горькой редьки.

Приходит, молится, кланяется, свечки ставит, после службы еще задерживается — черничка, да и только. Ее б не замуж, а в монастырь.

О чем Матвееву и донесли. И постепенно, через месяц, полтора, он и перестал опасаться подвоха. По-прежнему Наталья ходила с охраной, но уже не с тремя служанками, а с одной. И та — доверенная. Так что переглянуться с Алексеем Алексеевичем и потихоньку скользнуть в сторонку, где народу было поменьше, Наталье было несложно.

124