Говорили о ней в тереме ну очень мало.
Да, есть такая. Да, живет с тетками в Дьяково по слабости здоровья — ей свежий воздух нужен. Но — и только. Хотя слабости здоровья он у ребенка не заметил, наоборот. В тонких пальцах, на мгновение стиснувших его руку, чувствовалась сила и уверенность, да и в том, как царевна управляла своим телом — не движется так слабый и болезненный человек. Ой, не движется…
Кого бы расспросить?
Вот про царевича Алексея… а ведь говорила девочка вполне уверенно. О царевиче сплетничали намного больше. Что к сиротам он милостив, что создал специальную школу, чтобы не скитались они по дорогам, что учат там детей письму-счету… но к чему там лекарь?
Босяков лечить?
Ну так что же, Лаврентий не собирался чиниться. Приблизиться к нынешнему царю ему удалось. А вот к следующему… удастся ли?
Надо попробовать.
Долго ему размышлять не дали. Царице опять стало хуже.
Алексей Алексеевич обвел взглядом свои покои. Хоть и не занимал их никто, хоть и наезжал он сюда наездами, а все одно — тесно, душно…
Отец в храме остался, за матушку молится, а Алексея отослал. Не по детским силам несколько дней в храме отстоять. Алексей и не возражал. Да, батюшка, конечно, не по детским, как скажешь…
Софья уже приучила братца к тому, что лучшая молитва — делом. Да и Аввакум, уж на что бунтарь по натуре, а что-то не на коленях стоит в церкви, вот уж нет!
Детей учит, по домам крестьянским ходит, старается помочь… да, за его, Алексея, счет, но у него не отломится, работы в школе на всех хватит, а для крестьянской семьи приработок — это возможность выжить, а то и прикупить скотинку, птицу…
Так что молится надо иначе. От молитв в церкви матушке ни жарко, ни холодно. А вот ежели б батюшка ей сказал — не надо тебе более рожать, я и тому рад, что уже есть! Двенадцать детей! Пусть даже и не все живы, но ведь все равно много, а она надорвалась!
Впрочем, отца виноватить тоже не стоит. Просто самому такой ошибки не совершить. Соня уже успела разъяснить, насколько вредны для женщины частые непрерывные роды… и откуда только сестренка столько знает?
Хотя это-то вопрос смешной. Сколь он сестру помнит — она и читает с легкостью, и все прочитанное запоминает, память у нее идеальная, ему бы такую. Нет, он тоже не жалуется, но… иногда ему мало кажется. Соня — та уже на шести языках говорит бегло, а он все еще путается…
Хорошая у него сестренка. А когда время придет — надо будет сестер замуж повыдавать, хватит монашек в царской семье плодить. Только вот за кого бы Соню выдать, чтобы она рядом оставалась?
Легкий стук в дверь оборвал его размышления. Софья как чуяла. Пришла, на ложе уселась, горсть орехов из блюда утащила.
— Что там, братик?
— Тятенька молится, бояре тоже туда же… матушка как?
— Тебе честно?
Алексей мрачно кивнул. Так Софья спрашивала только когда ожидались неприятные новости. Как-то раз он даже покачал головой в ответ на ее вопрос — и получил радужный ответ, который и не оправдался. Потом он попытался поругаться на Софью, но куда там?
Девочка только плечами пожала. Мол, могло так случиться, но вот не вышло. Не обошлось. Если б ты правду хотел знать — я бы тебе все рассказала, и этот вариант не потаила, ты же сам не восхотел. И чего ты от меня требуешь?
Сейчас же девочка была мрачна и тосклива.
— Она не выживет, Алеша. Можешь начинать готовиться.
— Сонь…
Брат и сестра смотрели друг на друга внимательно и спокойно. Он — копия отца, только чуть поменьше. Она — так похожая на мать… или на бабку? Великую старицу Марфу? Кто знает…
— Алеша, я тебе лгать никогда не лгала и сейчас не стану. Ежели чуда не случится — матушка не поднимется. Сгорит дней за пять — десять.
Алексей только головой покачал.
— А потом?
— А потом будет плохо. Ты — царевич, наследник, к тому же по крови Милославский. Отец, скорее всего, еще раз женится. Кого он выберет — бог весть…
— Отец женится?
— Алешенька, так ему сорок только вот исполнится! Чего б и не жениться?
— Так…
— В любом случае, Милославской его невеста не будет. С ней придет ее клан, Милославских начнут затирать и они прибегут к тебе. Дадут копейку, попросят рубль…
— Гнать будем?
— Там посмотрим…
В дверь постучали.
— Царевич-государь, к тебе друг твой, Иван Морозов…
— Впустить немедля!
Ваня почти вбежал в комнату.
— Как вы тут?
Уселся с другой стороны от Софьи, так же, не спрашивая, запустил руку в миску с орехами.
— Молимся, — коротко ответил Алексей.
— Матушка просила передать, что она так же молиться будет. Когда я уходил — лестовку перебирала.
— Передашь ей мою благодарность.
Алексей смотрел хмуро. А что толку в тех молитвах, ежели матери не будет? Его-то Мария любила, в отличие от Софьи, как-никак наследник, смышлёный, красивый, веселый, весь в отца — как оправдание перед той, чье место она заняла.
Ванька протянул руки и обнял обоих царских детей, не умея иначе выразить свои чувства. Обладая от природы нежным сердцем, он глубоко сочувствовал и Алексею, и Сонечке, которых судьба лишала родительской любви, тем паче — материнской. Софья на миг коснулась любом его плеча. Алексей глубоко вздохнул.
— Не могу себе представить…
Стук в дверь разорвал и тишину и объятия.
— Царевич-государь, к вам дедушка ваш просит, Илья Милославский… дозволите ли войти?
Софья взлетела с ложа, как ракета.
— Лёшка, ни на что не соглашайся!
И мгновенно оказалась с другой стороны ложа. Стянула на себя покрывало, замерла. Иван подумал — и полез туда же.