Аз есмь Софья - Страница 103

103

Отпустили, хоть и со вздохами.

Впрочем, Степан, узнав об этом, прислал в школу еще два десятка казаков — сам выбирал, кого поопытнее, кто в воинском деле дока. Пусть детей обучают.

Как бы вот так еще исхитриться, чтобы у них на Дону детей грамоте да счету обучали? А то ведь не все и имя свое написать могут, а от учености польза большая, это он сам видел.

Ладно. Вот ежели он большую добычу возьмет, тогда можно будет и поговорить о школе — но уже у них, на Дону. Чай, не откажет царевич в учителях?

К Алексею Алексеевичу у Степана отношение было сложное.

С одной стороны — мальчишка мальчишкой, Фролка рассказывал. С другой же…

И решения его, и слова, и дела, за которые отец его бы не помиловал, до сих пор о Долгоруком сожалея… Царю-то он в друзьях ходил, а только не замечал Алексей Михайлович своей слабости.

С Борисом Морозовым так было, опосля него с Никоном — была в нем некая слабинка, которую чуяли и на которую давили сильные люди.

Может, и верно, что Долгорукова убрали…

Только свято место пусто не бывает. И все чаще рядом с троном маячила тень боярина Матвеева….

* * *

Время шло.

Для Софьи оно отмечалось своими вешками.

Приехал из Москвы Аввакум — вешка. Тем более, что он привез с собой потрясающего человека — батюшку Феогноста. И это было очень удачно. Священники спорили, ссорились — и вместе дружно накидывались на тех, кто смел чем-то задеть оппонента. А ведь вроде бы один — за старую веру, второй же новую принял, но могут вместе работать?

И это хорошо, потому как царь-батюшка уже не раз намекал, что Аввакум в школе, да рядом с царевичем… а теперь можно и возразить. Ан нет, у нас тут и другие есть…

Царица родила мальчика, названного Иваном — вторая вешка. И болеет, болеет…

Софья съездила на крестины ребенка и только головой покачала, придя к матери.

Лежит в постели… нет, к черноволосой красавице, которую она помнила, это никакого отношения не имело. Вся опухшая, вся… волосы словно посеклись, глаза запали… царь-то счастлив, у него еще один наследник, а вот Мария, бедная… еще одних родов ей не выдержать.

Софья смотрела на мать — и отчетливо понимала, что так оно и есть. Не выдержать.

А она не остановится. Мария всю жизнь прожила под гнетом памяти о Касимовской невесте, мужниной нелюбви и теремных гадюк. Ей самое важное доказать, что не зря! Что именно ее и только она, что она своего мужа достойна и должна ему детей рожать…

И объяснить ей ничего не получится.

Анна, неотлучно находящаяся при сестре, тоже смотрела тревожно. С ней-то Софья и попыталась поговорить. Куда там!

— Тетя Анечка, поздорову ли?

Анна Морозова только вздохнула, глядя на племянницу. Софью она не слишком любила за то, что та была далеко — и непонятна. А еще — дружна с Феодосией Морозовой, и частенько Анна от нее похвальбы в адрес Софьи слышала. И все чаще проскальзывало, что вот-де, попалась бы Ванечке такая жена — так о лучшем и не мечтать бы. Понятное дело, бабьи глупости, а только все равно по сердцу царапает. Почему у кого-то все впереди, а у нее жизнь уже прошла?

Почему эта соплюшка что-то меняет, с братом в Дьяково живет, а Анна сама и пискнуть не насмелилась, когда венчали ее с постылым стариком? Хотя кто б ее слушал тогда? Вожжами бы отец отходил — и всех разговоров, он-от счастлив был, что с царем да его воспитателем породнился.

Он и сейчас счастлив, а вот ее жизнь загублена, и Машенька болеет, ох, горе горькое…

— Поздорову. А ты, Софьюшка? Давненько мы тебя не видели…

Шляются тут всякие…

— Так Алешенька в отъезде, вот и не могу я уехать свободно, — Софья улыбнулась, отбивая первый выпад. — Дел-то в любом дому полно, тебе ли не знать, тетушка?

Зато я полезная, а ты кто? Ни дома, ни детей…

Намек Анна отследила, губы в нитку сжала.

— И что ж тебя к бедной вдове привело, Софьюшка?

— Матушка, — без обиняков объявила Софья, присаживаясь на удобный стул. — Что лекари говорят, сколь серьезна ее болезнь? Кроме тебя никто и знать-то не может. Тятенька в эти дела вникать не будет, у теток спрашивать бестолку, а ты матушке ближе всего. Может, нужно чего? Так ты скажи, достанем!

Анна только головой покачала. То девчонка зубки показала, то тут же стала спокойной и рассудительной… да какая ж она на самом деле — Софья?

Девочка молчала и улыбалась. И анна вдруг решилась выплеснуть ей то, что и подушке своей не доверяла.

— Ох, боюсь я за Машеньку…

— За то, что еще одних родов ей не перенести. Чай, и Феденька слабеньким потому родился. Двенадцатый ребенок, шутка ли?

— Ей наследника подарить охота…

— Алёша есть. Федя, Семенушка, Ванечка, вот. Мало ли?

— Ей — мало.

Софья глазами сверкнула.

— Тетя, меня она не послушает, так хоть ты с ней поговори! Ведь сведет она себя в могилу, как есть сведет! Может, хоть травницу ей присоветовать? Отвары укрепляющие пусть попьет! Девки рассказали — три дня у нее кровотечение не останавливалось! Загубит она себя!

Насчет травницы Софья не зря говорила. У нее их было даже две. Сами прибились к школе, а там и остались. И Анна, и сама Софья с ними говорили — и пришли к выводу, что тетки грамотные. Просто не любили их попы, сильно не любили.

Бесовское искусство. Человеку страдать суждено, а они тела лечат, да души калечат…

Софье же такие и нужны были. Так что тетки обменивались опытом с Ибрагимом, совместно гоняли и девчонок и мальчишек — и все были довольны, кроме местного священника. Хотя кто его будет слушать, когда у них еще и Феогност появился?

103