Не резать же ножичком воеводу? Никак нельзя. Но и спускать такие радости жизни она ему не собирается. Тем более, если она все правильно просчитала — через год-полтора он дома и будет, с победой. Или тем, что называется победой.
Лёшка наконец, наговорился, и выскользнул за дверь. Софья сидела в позе лотоса и размышляла.
Донесения с фронта выдались паршивыми и другого слова им подобрать было нельзя.
Почему были казнены казаки, и что вообще скрывалось за всеми этими радостями?
А так вот. Когда Долгоруков прибыл на фронт, он начал всех строить и пинать. Армия зашевелилась и принялась гонять поляков. Одержали несколько побед и кое-какие вполне убедительные. Ян Казимир Ваза, его величество, отлично понимая, что если так будет и дальше, его просто свои же свергнут, решил сделать ход конем. Договориться с Долгоруковым, чтобы происходили не битвы, а баталии. То есть не сражения, с заранее расписанные стычки. Потом Россия полупобедит-полупроиграет, заключат мир… ну не тянула Речь Посполитая на такую долгую войну, не тянула! И Ян отлично понимал, что еще года три — и его свои же зароют.
Дураком означенный король отнюдь не был.
Посла гонца договориться с Юриком, общий язык они нашли, а казаками решили пожертвовать, как разменной монеткой. И почему-то Ивану Разину это не понравилось.
Да, никто его не оповещал. Но…
Юрий Долгоруков, как настоящий князь, не мог приехать на войну без обоза. И оказалась в нем одна одень красивая холопка, с приятным голосом. Очень уж любил старый черт, когда та ему по вечерам Библию вслух читала. И только Библию, а то ж! как вы могли подумать что-то еще, он же до блуда никогда не опустится, правда?
Благородному князю невместно!
А вот холопке… захотелось девушке, чтобы ее талант чтицы оценил и молодой красивый казак. Ну и…
Казак-то оценил, от нее и узнали о планах Юрки. Иван-то надеялся все уладить миром, но куда там! Князь пошел в амбицию, сначала не отпустил их на зимние квартиры, а потом…
Потом и история с девицей раскрылась. Долгоруков рогов не простил. Девку отдали обозникам, князю нашли новую чтицу, а казаки попали как кур в ощип.
Иван решил бежать. Их и так собирались разменять, так чего терять? Все-таки отношение к казакам было…. своеобразное. Вроде бы и православные, а все ж не свои, ой не свои…
Так вроде и предать их не за грех.
С бегством же… могло повезти. Могло — не повезти. А если может, то и не везет и не едет.
Теперь, по логике вещей, можно было ждать пары побед от Долгорукова, пары побед от Яна Казимира — и предложения перемирия. Там Ежи Любомирский воду хорошо помутил, остальная шляхта поняла, что они здесь тоже не хвост собачий, Вишневецкие, Собесские, еще кое-кто…
Одним словом, казаки пошли разменной монеткой, от чужих ушли, а свои их и догнали…
Это Софья и объяснила Фролу. Точнее, объяснял Алексей. А вот Степану Софья собиралась писать сама, пусть Лешка подпишет…
От размышлений ее отвлекла скрипнувшая дверь.
— Кто там?
— Сидишь, выскочка?
Софья пригляделась к ночной гостье — и без особого удивления узнала в ней царевну Марфу. Ну, тут все ясно. Татьяна уехала, ее не берут, одиноко, тоскливо, заняться нечем, мозгов не хватает, зато дури и злости — выше ушей. Да и возраст такой… тринадцать лет, это в двадцать первом веке сопливое детство, а здесь уже вполне себе юность. Замуж выдавать можно, да не выдадут, вот и бесится девка. А вот что с ней делать?
Драку устроить?
Софья мелковата была для драки. Может, она и справится с незваной гостьей, но шум поднимется, слуги прибегут, Марфе-то что, а Софью могут и в Кремле оставить, если Лёшка не отстоит. А может и не получиться. То есть…
Если бить — то наверняка. И в горло, чтобы не шумела.
Хорошо, что служанок здесь с Софьей нет, стены толстые, а покои на отшибе. Терем царевны Татьяны, который пока еще не заняло бабское царство.
А потому…
Софья схватила сестру за руку, резко рванула на себя, подставила подножку — и когда та влетела в комнату, крепко приложившись плечом об кровать — захлопнула дверь.
— Тебе чего тут надобно?
— Ты! — Марфа злобно блеснула глазами. — Ты на меня руку подняла, да я ж тебе!
— Да ничего ты мне, — Софья стояла спокойно, но под рубашкой каждая мышца ее тела дрожала от напряжения. Дикого, почти непосильного.
Она еще соплюшка, и десяти лет нет, да и мелковата она для своего возраста. А Марфа — крупная, неуклюжая, отъелась на Кремлевских харчах…
И все же кричать нельзя, а как с ней сладить без крика?
Но если кинется — придется бить без всякой жалости. Вынести коленный сустав, оглушить… а вот где она дальше окажется?
— Я тоже царская дочь! И угрожать мне не смей.
— Я тятеньке скажу!
— Скажи, скажи… Так и скажи, пришла с добром, а меня пинком. И не бросалась я вовсе на младшую сестру, и синяков ей поставить не пыталась, и волосья повыдергать, правда?
Марфа на миг примолкла, понимая, что ей-то тоже придется оправдываться. Софья у себя в покоях, Марфины же достаточно далеко отсюда. Опять же, Софья еще дитя, а Марфа уже первую кровь уронила, с нее спрос другой. И объясни матушке с батюшкой, для чего ты по терему ночами бегаешь?
Ой, стыд-то какой…
— Или мне самой людей крикнуть? Скажу, что вошел кто-то, бить мня вздумал, а я и не разглядела…
— Как так?
— А вот так, — Софья кивнула на свечку в красивом поставце. — Сейчас дуну — и доказывай потом, что она горела.
— Гадина ты!
— И что? — Софья была спокойна и невинна. — Гады — полезные, а вот ты-то кто?