Аз есмь Софья - Страница 91

— Возможно. А может, твоего брата подставил кто-то другой, а Долгорукий просто привел приговор в исполнение, не зная, что стал орудием в руках злодея. Неужели ты никогда с таким не сталкивался?

Степан помрачнел. Задумался. Видимо, Алексей попал в точку.

— Ты, государь царевич, правду знать хочешь… а ежели князь виноват?

— То он и отвечать будет. На небе — перед Богом, а на земле — перед тобой. Или перед Фролом, ежели ты ему отмщение доверишь.

Именно так. Не месть. Отмщение.

— Мне отмщение и аз воздам…

— Это для неба. Но и на земле правосудие свершаться должно.

Такого поворота Стенька явно не ожидал. Но….

— А государь знает ли?

Алексей опустил глаза. Помолчал. Опять поднял их на собеседника.

— Для него князь ценнее казака. А для меня мои люди важнее золота.

— Ванька твоим человеком не был.

— Фрол мне добрую службу сослужил, да и ты тоже…

Мужчины помолчали. И неважно, что один — мальчишка, а у второго кровь за плечами… Сейчас у них общее дело. Общая месть. Общая готовность идти до конца. Это важнее возраста…

Они молчат. А потом Степан выдыхает откуда-то изнутри.

— Отдай мне убийцу брата, государь!

И Алексей медленно опускает веки. Под столом беззвучно выдыхает Софья. Удалось… Господи, спасибо тебе! Верю, не верю — СПАСИБО!

— Мое слово.

Недосказанным остается многое, но главное уже произнесено. Не государь царевич, нет. Это не оговорка.

Государь.

* * *

Сказать было намного легче, чем сделать. И подождать пришлось, никуда не денешься, покамест разведали, потом донесли…

Фрол извелся, Степан письма слал, но брат его же и успокаивал. Видел, что не впустую время уходит, что не лгал ему царевич, что вестей ждет….

А тем временем и остальные дела делались.

Ордин-Нащокин бросился царю в ноги, умоляя признать внука. Алексей Михайлович сильно рассердился на блуд без благословения, но потом чуть успокоился. Как говорится — а кто не грешен?

А если ребенка мужчина признать хочет… а мать где?

Нет матери?

Жалость какая…

Опытный дипломат, Ордин-Нащокин извернулся так, что было непонятно, жива мать или нет, но общее впечатление создавалось в пользу чуть ли не дворовой девки, на которой жениться уж никак невместно. А вот дитя признать — вполне богоугодно.

Так что малыша крестили Романом Ординым-Нащокиным и порадовались. Анна вообще расцвела, все-таки родное чадо…

Татьяна не удержалась, конечно, так что Софья однажды стала свидетельницей сестринского разговора «по душам».

Она не подслушивала, боже упаси. Она — осведомлялась. А в данном случае — когда все спали, направилась к царевне Анне, поговорить с ней. И…

— …в уме ли ты, сестрица? Да на тебя поглядеть — слепому все видно будет.

— Я никогда счастлива так не была. Танечка, родная, помолись за меня!

— За что молиться? За жизнь вашу в грехе?

Помолчи, тетя! Не говори про брак!!! — что есть силы взмолилась про себя Софья. — Господи, помоги!!!

То ли день был удачный, то ли молитвы ребенка имели силу, но….

— Танюша, пусть ворованный, пусть час, но мой! Мой он! Ведь мы все пустоцветы… а если б ты знала, какое это счастье! Когда любишь, когда любима….

— Мне такого не выпало!

— Так ведь все от тебя зависит! Ты красавица и умница! Только плечом поведи, глазом мигни!

— Я царская дочь, мне что — с конюхами по кустам валяться?

А подтекстом — как ты, сестрица…

Анна тоже лицом в грязь не ударила.

— Когда полюбишь — и конюх для тебя королевичем будет, знаю, что недостойному ты сердце не отдашь. А без любви, хоть бы и королевич заморский, а все будет хуже последнего конюха.

Кажется, попала не в бровь, а в глаз. Татьяна пригорюнилась.

— Ох, сестрица, а есть ли та любовь…

— Есть. Только верь мне.

Софья потихоньку отползла от двери. Теперь надо удвоить присмотр за Татьяной. А, ладно. Лишний повод потренировать девчонок.

* * *

Спустя месяц состоялись испытания самого примитивного гелиографа.

Не того, конечно, который использовался для съемок, а самого простого. Металлической пластины, способной передавать световые сигналы. Делалось все очень просто, благо, день был ясный.

Алексей Михайлович писал записку, потом верховой отнес ее к ребятам у гелиографа — и те принялись сигналить.

Алексей Алексеевич, бледный от волнений, принялся расшифровывать примитивную азбуку Морзе. А что тут еще лучше придумаешь?

— Точка… тире… еще две точки…

Алексей Михайлович смотрел чуть насмешливо, шушукались бояре, Софья, сидящая в возке (а вдруг кто увидит) вместе с двумя царевнами переживала за брата.

Но вскоре лицо мальчишки прояснилось.

— Пригодно ли сие изобретение для целей воинских?

Алексей Михайлович только головой покачал. Вот именно этот вопрос и был в записке. А сын улыбнулся, широко и открыто.

— Не всегда, батюшка, но пригодно. Мы таковыми сигналами многое сказать можем, а враг и не поймет сразу.

— Хорошая придумка, сыне… А еще для чего она гожа?

— Кораблям можно так же общаться. Сообщения передавать… да мало ли! Не всегда ж можно гонца послать. А тревогу просигналить всяко проще…

— А дорога ли придумка?

При виде обычной блестящей металлической пластины царь только головой покачал.

— Вроде бы и недорого… обдумать надо.

Алексей сразу нахмурился. Что это такое — обдумать он уже знал. Считай, представить на рассмотрение боярской думе, а там и получше проекты потонут без следа. Им-то невыгодно, если своровать не получается! Но и ругаться не стал.