Аз есмь Софья - Страница 49

— Царевна здесь и останется. А ты можешь ехать обратно. Я же еще отпишу батюшке о твоем самоуправстве.

— Нет моей вины в наказании за дерзость, — Григорий Иванович держался молодцом. Будь Алексей чуть постарше, мог бы и дрогнуть боярин, но пока… возраст. Однако мальчишка справился на «отлично», Софья могла бы им гордиться. Недаром она цитировала ребенку уголовный кодекс на тему: «намерение, если оно не осуществилось по независящим от преступника обстоятельствам — это почти что действие и снисхождения быть не может». Это у Алексея и всплыло.

— Есть твоя вина в самодурстве и упрямстве, боярин. Не своей волей тебе Иван дорогу закрывал, а ты прислушаться не захотел. Вот из-за таких как ты и гибнут люди православные. Грех на тебе и большой грех. Если б не случилось рядом меня, попытался бы ты силой свое намерение осуществить, а люди мои тому воспротивились бы и кровь бы полилась. И это в тяжкое время, когда мы с ляхами воюем… Не хочу я тебя видеть в своем доме, пока не поймешь ты, что пред богом все равны и нет ни казака, ни боярина. Фрол, распорядись тут, чтобы царевна со свитой проехали, а остальные пусть в Москву воротятся. Да проследить направь, чтобы в Дьяково не остановились на ночь. А то больно боярин на руку скор, в его-то года, нет бы на разум… Поехали, Ванюша.

Мальчишки проехали мимо казаков, тут же наново скрестивших бердыши, Фрол повернулся к боярину, и как бы ни хотелось Григорию Ивановичу плюнуть на землю и гордо уехать, пришлось ему отделять свою свиту от царевниной, сгружать вещи с повозок…

К вечеру, когда все закончилось, он вообще был в самом мрачном настроении. Как-то так получалось, что выходил он кругом неправ. Казак ему ведь слова дурного не сказал, а он лаяться начал. Нет, боярина понять можно, он с дороги, он уставший, он царский ближник, не привыкший к препонам, но…

Царя, а не царевича. А ведь следующим на престол должен Алексей Алексеевич сесть. Ой, не забудет он боярину такого промаха, как есть — не забудет.

А значит, уезжать никак нельзя, надобно царевича улещивать. Вот только как это сделать, когда внутрь не пускают?

Невесело было боярину.

Зато в тереме царевны Анны сейчас было весело и интересно. Анне и Софье пришлось выдержать свое сражение.

* * *

Царевна Татьяна кротостью никогда не отличалась, а уж сейчас, грубо выставленная из Москвы, да после дороги…

Сначала она держалась.

Когда Алешенька поприветствовал ее и умчался по своим делам.

Когда Аннушка, сестрица младшая, вышла гостью встречать, а с ней Софья, племянница…

Когда слуги засуетились, устраивая царевну поудобнее, и испрашивая, не угодно ли ей чего…

Сначала. А вот потом все рухнуло снежным комом. Нечаянно. Царевна выразила желание с дороги кисельку испить — и одна из девушек метнулась на поварню. А кисель-то сразу готов не был, как ни торопи, а время пройдет. Татьяна и так нервничала, а тут еще ждать пришлось и доброты душевной ей это не прибавило.

Принесла девушка киселек, подала, как положено, с поклоном, да то ли недостаточно низко, то ли еще что — топнула царевна ногой. А у девочки руга-то и дрогнула. И киселек, хоть и немного, выплеснулся на богатое платье.

И вот тут поднялся лай.

Татьяна орала и приказывала выпороть наглую девку, которая попортила ей платье. Девчонка от неожиданности расплакалась. Анна попыталась успокоить сестру, но куда там…

Положение выправила Софья, молча показавшая служанке на кувшин с колодезной водой на столе. Та взяла, посмотрела на царевну…

Софья вздохнула. Эх, почему ей еще и четырех нет? Сейчас бы окатить истеричку с ног до головы, а потом еще и за косу потаскать, опять же пощечины хорошее средство…

Пришлось ограничиться меньшим. И как следует грохнуть кувшин об пол.

Получилось громко, душевно так — даром, что глиняный. Все замерли — и Софья воспользовалась паузой.

— Девочки — вышли. Анюся, может, тетке валерьянки налить?

Татьяна в этот момент напомнила Соне рыбу-сома. Только что усов не хватало, а так все признаки. Щеки толстые, рот открыт и глазами — луп-луп-луп!

Девочки удрали быстро и беззвучно — жизнь на улице приучила. Татьяна попыталась что-то сказать, но тут ведь сразу и не поймешь, что ляпнуть надо!

— Да ты…

— Это не по-хлистиански. Луша не найочно…

Получилось картаво и коряво, но Анна поняла — и тут же перешла в наступление.

— Вот, сестрица, дожили. Дети малые уму-разуму учить будут — и ведь заслужено. Девочки действительно еще ничего не умеют, их учить надобно, а не розгами сечь за оплошность. Они не по злому умыслу, так уж прости неловкую. Пойдем, я тебя сегодня в своих покоях устрою, а к завтрему и твои комнаты в нужный вид приведут. Не ждали мы тебя, вот и встретить не можем, как подобает.

После такого и ругаться было и к чему — только хамкой себя выставить. Татьяна позволила себя увести, а Софья отправилась искать Лушку.

Оплошавшая девочка нашлась внизу, в сенях, где рыдала в полотенце. Еще двое пытались ее успокоить.

— Чего сырость развели? В реке воды мало?

Сейчас Софья разговаривала, как нормальный человек. Она уже выговаривала все буквы, просто при взрослых старалась не показывать своих талантов.

Лушка подняла от полотенца красные глаза.

— Не гоните, царевна!!!

И бросилась Софье в ноги. Девочка вздрогнула, но осталась на месте. М-да, сложно к такому привыкнуть. В том мире бывало всякое, но в ногах у нее не валялись, а тут это в порядке вещей.

Софья вздохнула.

— Встань. Не погоню.

— Не гневайтесь…