Мать?
Да, наверное. Но Софья ее как мать не воспринимала. Не было у нее нежных чувств к родителям в том мире, не появилось и в этом. Человека не переделаешь…
Месяц спустя.
Татьяна Михайловка неодобрительно покосилась на деревеньку, появившуюся вдали.
Дьяково.
Дыра беспросветная. Конечно, именно так она не думала, но мысли были нерадостными. И когда в очередной раз она бросилась братцу в ноги, умоляя его вернуть Никона — у того лопнуло терпение. Татьяна была отлаяна вдоль и поперек (орал самодержец так, что на соборе Василия Блаженного позолота облетала) и брат ушел, хлопнув дверью. А на следующий день известили царевну, что ехать ей либо в Дьяково — либо в женский монастырь погостить на пару месяцев, пока царь не остынет.
Татьяна хотела выбрать монастырь, поближе к тому, куда Никона заточили, но тут уж Ирина за голову схватилась.
— Да в своем уме ли ты сестрица? Тебя ж брат вообще в келье на всю жизнь запрет!
Аргумент был признан весомым — и Татьяна для начала выбрала Дьяково. В монастырь-то она всегда успеет, их на Руси много и никуда сии заведения не денутся. А Дьяково…
Царевну еще во многом вело любопытство. Что ж там такое, что сестрицу Анну и калачом обратно не заманишь? А ведь самая тихая, самая скромная…
Село, впрочем, радовало глаз новой церковью и ярмаркой за околицей. А неподалеку находилось и то место, куда надлежало ехать ей. За невысокой оградкой — курице перескочить, почти плетень, новенькие терема и какие-то достаточно несуразные здания (казарм царевна ни разу не видела, иначе опознала бы сразу). Четыре здания готовы, еще почти десяток строится. Опять-таки, царевне и в голову не приходило, что это — на вырост. Для следующих поколений учеников. Потому и ограду пока серьезную не делали — вот утвердят окончательно план, тогда можно будет.
Ведь следующей осенью будет еще набор — и детей надо будет куда-то селить. Опять же, нужно расширять столовую, нужно организовать мастерские, да и все остальное — почему бы нет?
Несколько производств прямо на базе школы, кузницу самую лучшую, потом кузнеца найти, скотный двор расширить…
Надо — все. Вот сделать сразу все не получалось, поэтому сначала обошлись жизненным минимумом, а сейчас под чутким руководством царевича Алексея строили и остальное, что ему подсказывала Софья. Татьяна, понятно, об этом не знала и сейчас разглядывала все издали с недовольным видом. Потом разрешила трогаться дальше.
И стоило ей сюда ехать?
Удивляться всерьез она начала у ворот, когда ее не пустили внутрь. Охрана на полном серьезе скрестила бердыши и поинтересовалась:
— Откуда, кто, зачем?
— А ну с дороги, холоп! — рявкнул боярин Ртищев. Начальник царской Мастеровой Палаты, Григорий Иванович, прекословия не терпел и, честно говоря, с царской сестрой в поездку не рвался. Но царь приказал — и боярин поехал.
Стоящие охранники даже не дрогнули.
— Осади, боярин, примирительно проговорил один из них. — Сейчас царевич в отъезде, приедет, тогда и пропустим.
— Да я тебя на конюшне запорю, холоп! — Ртищев и правда замахнулся плетью, но был остановлен повелительным окриком.
— А ну осади!
К воротам на коне подлетала процессия из шести всадников. Четверо взрослых и двое ребят лет семи — десяти. Татьяна пригляделась из окошка, не откидывая сильно занавеси — нельзя. Позор какой будет — царской дочери как чернавке в щелку подглядывать…
Одного из ребят она узнала, хотя и не сразу.
Алешенька, племянник любимый. Но как же он изменился!
Вместо бледного благочинного мальчика, которого в Кремле было не видно и не слышно, на коне сидел загорелый крепыш с недобрым прищуром. Конь гарцевал, намекая хозяину, что хорошо бы еще поскакать, но слушался всадника — и если бы Татьяна разбиралась в конских статях — она бы восхитилась вороным аргамаком. Рядом с ним спокойно стоял второй конь соловой масти. Сидевший на нем мальчик лет восьми — десяти Татьяне не был знаком и неудивительно. Ванечка Морозов вообще редко из дома выходил. Это в Дьяково, избавленный от неустанной опеки властной матери, он начал постепенно осваиваться. Да и отношение здесь было другое.
Дома все выглядело так. Лошадка? Да никогда! Она тебя сбросит, ты обязательно убьешься, нельзя, пойдем лучше помолимся о всеобщем благе.
Здесь же…
Лошадка? Хорошо, завтра подберем тебе конька посмирнее и начнем учиться. Царевич учится — и тебе не зазорно. Сбросит? А мы такого подберем, чтобы не сбросил. Только и обихаживать конька сам будешь. Не умеешь? Научишься. Царевич же научился, а ты чем хуже?
Казаки вообще были народом не особо отягощенным чинопочитанием. На Дону с этим было проще, а уж Фролка Разин, у которого было два брата-атамана, тем более прогибаться не умел. Родни-то надо быть достойным…
С царем у них бы конфликт случился в первый же час — и свободны. Но с царевичем, которого постоянно настраивала Софья…
Непочтительны? Так казаки же, люди грубые, их дело турок рубить, а не ножкой по паркету шаркать. Вот, бояре все льстивы, как один — они тебе больше по нраву? Нет? Тогда потерпи пока, уважение тоже надо заслужить.
Чем? А работой… Да нет, турок убивать не нужно, Ибрагим вроде бы ни в чем не виноват, но вот если ты попросишь тебя научить — да, так и будет. Тебя начнут уважать, если ты не сломаешься и не дрогнешь. А учитывая фамильный Романовский характер — достаточно упрямый и жесткий, которым Алексея природа наделила в полной мере, мальчишка уперся. Ему хотелось, чтобы его уважали — и он намерен был этого добиваться всеми способами.