Аз есмь Софья - Страница 37


К оглавлению

37

Вторая — собственно будущие воины.

Ребята, которые оказались на улице случайно, поняли, что им не выжить — и готовы на все, лишь бы вылезти из этой клоаки. Такие за свой шанс зубами держаться будут. На улице у них перспектив — сдохнуть за пару лет, а вот в воинской школе… да, война это часто смерть, но кто из детей об этом думает?

И третья категория.

Софья для себя их окрестила волчатами.

Самая сложная, самая серьезная. Это те, кто оказался на улице и выжил, чтобы со временем стать московскими ночными татями. Грабителями, убийцами…

Что делать с ними — пока никто не представлял. С одной стороны — дети, не убивать ведь их, с другой — переломить их уже вряд ли получится, а в школу взять, так они и там начнут уличные порядки устанавливать…

Софья готова была взбелениться от несправедливости жизни. Проект — ее, а ее из терема не выпускают! Сиди на попе и жди, пока Алексей вернется! А потом выслушивай все, что он хотел сказать, утешай, настраивай на нужный лад…

Брат, конечно, умен, но ему только шесть лет, всего шесть… скоро семь, но ведь мало! С другой стороны, кто сказал, что сидя в тереме нельзя влиять на обстоятельства? Когда Софья узнала о таком разделении на группы — она его горячо одобрила, но вот когда речь зашла о «волчатах» — задумалась. В советские времена и не таких волчат перевоспитывали, но это нужен определенный опыт, силы, знания… она бы справилась?

Не факт. Постараться было бы интересно, но заниматься этим некогда. А вот куда и кому на шею перевесить этот камень… идея оказалась неожиданно проста.

А заодно — избавляла казну от лишних расходов. И так война с Речью Посполитой высасывала деньги из казны не хуже, чем пылесосом. Алексей Михайлович распорядился чеканить медные деньги, но к хорошему это привести не могло. Надо было повышать не количество оборотных средств, а уровень жизни, товарооборот, занятость, снижать цены, но не чеканить дурацкие медяшки и не приказывать принимать их за серебро. Не говоря уж о том, что казна эти медяки не принимала ни под каким видом. Узнав об этом, Софья только что пальцем у виска не повертела. Козе понятно, что от такого инфляция начнется, а там и до революции недалеко. Или хотя бы до грабежей, разбоя… нет, это не дело. Вон, в Италии в своей время с бумажными деньгами так же доигрались…

Но кому об этом скажешь? Отцу? Ага, так он ребенка и послушал! Брату? Мал тот еще для таких материй. Тете Анне? Эххх, вот ведь где засада — знаешь, что делать, знаешь, как делать — и ничего сделать не можешь! Возраста и авторитета не хватает.

* * *

Алексей Михайлович Романов с некоторого времени, а точнее с поездки к святому старцу, полюбил приходить в гости к сестрице Анне. Царица сейчас все силы и время отдавала ребенку. Федор родился откровенно болезненным. Эх, вот женился бы он на Фимушке, глядишь, и дети были бы другие, и сыновей больше было бы. Хотя ему и так грех жаловаться. Алёшенька, наследник любимый, и грамоту и счет осваивает, языки учит прилежно, наставники нахвалиться не могут. О государстве задумался. Самому Алексею в его возрасте и в голову такие мысли не приходили. Как детей учить, свои войска создавать, что ж. пусть попробует. Дело-то нужное…

Да и дочери дочерям рознь.

При мысли о Софье Алексей Михайлович только вздохнул. Да, дочь его удивила — и это мягко сказано. Как-то никогда он не задумывался, что царевнам и плохо, и больно… знать — знал, но вот когда это его ребенка коснулось — по-другому взглянул.

Не хотелось ему запирать девочку в тереме, ой как не хотелось. А лучшим выходом как раз будет отправить ее вместе с сестрицей в Дьяковское. Пусть там живет, даже если что и нарушит, чай не так строго глядеть будут, как если бы в Москве… Опять же и сестрица Татьяна меньше жаловаться на племянницу будет, с глаз долой из сердца вон. И царица…

Он угадал верно. Она его ребенка были у Анны Михайловны. Все втроем играли в какую-то сложную игру. На полу лежал расстеленным большой лист бумаги, склеенный из нескольких, на нем было начерчено что-то непонятное, а все втроем — и дети и Анна по очереди бросали кости и передвигали фигурки, время от времени то радостно, то разочарованно вскрикивая: «Тятенька!!!».

Дети заметили его первыми и повисли на шее. Точнее, Алексей допрыгнул повыше, а Софья уцепилась за ногу. Анна Михайловна чинно поднялась и поклонилась.

— Поздорову ли, братец милый?

Алексей Михайлович чинно поклонился в ответ и кивнул на лист.

— А чем это вы тут балуетесь?

— Пригласим тятеньку в игру? — предложил всем Алексей.

Царь не стал отказываться. Это в думе боярской он царь-батюшка, а дома иногда и просто батюшкой побыть хочется. Любимым и родным.

Игра оказалась простой, но веселой. Весь лист изображал неплохо срисованную карту мира, по которой вилась длинная змея красной нити с кружочками, над каждым из которых была изображена своя цифра. Задача проста — обойти весь мир и вернуться домой. Надо было бросать кости и передвигать фишку на определенное число кружочков вперед. А еще можно было попасть в шторм и пропустить ход, упустить караван и вернуться на несколько клеток назад, найти перо жар-птицы и пройти на несколько кружочков вперед, попасть в темницу и найти союзников…

Царь и сам не заметил, как увлекся, начал улыбаться, глядя, как его дети бойко считают и читают, как светятся ребячьи лица, а уж когда Анна Михайловна вышла победительницей и вовсе не смог удержаться от улыбки. И снял с руки перстень с большим лалом.

— Ну, раз так — победителю и подарок. Потешила ты меня, сестрица.

37